Г.К. Жуков "Воспоминания и размышления"

Знаете, а пожалуй, мемуары Жукова будут моими любимыми из всех объемлющих мемуаров на тему Второй Мировой. Потому что с одной стороны, по ним очень четко видно не только ход боевых действий, но и все, что за ними стояло - окружающая политика. Из военных ближе Жукова именно к политической сфере, кажется, никого и не было - поэтому очень интересно посмотреть, как он излагает это. С точки зрения лица слегка постороннего, хотя и непосредственно затрагиваемого происходящим.
По тексту очень чувствуется, что он писался не одномоментно, а очень долго. "Воспоминания" начинаются как биография Жукова, с его детства в нищей деревне, ученичества у скорняка и первых лет на военной службе. Это как-то неожиданно и очень трогает, и в это действительно верится, что там были разруха, полуголод и прочие такие очень типично деревенско-провинциальные жутики. Далеко не всем удается из этого выбраться, большинство поколения за поколениями так и прозябает. Читаешь и невольно думаешь, вот этот деревенский мальчик когда-нибудь вообще мог себе вообразить, что через сорок лет он будет принимать Парад победы на Красной площади? Путь очень впечатляющий.
С другой стороны, с началом военной службы биографическая часть резко сходит на нет. Из случайной обмолвки можно узнать, что у автора появилась семья и дети, но когда это случилось, как-то не фиксируется. Первые годы Жукова на военной службе описаны куда тщательнее и детальнее. Он успел повоевать и на Гражданской, и покомандовать в последующем. На Гражданской Жуков, конечно, был еще никем и ничем - зато весьма интересны его воспоминания о Халхин-Голе, необъявленной войне с Японией. Почему-то про этот довольно существенный эпизод историки Второй Мировой обычно забывают, хотя на мой взгляд, для СССР в глобальном смысле все началось тогда и там.
С начала Великой Отечественной "Воспоминания" окончательно перестают быть автобиографической вещью и становятся чисто исторической. Жуков упоминает себя ровно постольку, поскольку это необходимо, чтобы описать обстановку и обстоятельства наиболее важных событий - а с учетом его положения он в них постоянно участвует, само собой. Забавно, что каждый мемуарист в истории войны делает упор на каких-то своих эпизодах, и они запоминаются наиболее ярко. У Жукова это оборона Москвы и взятие Берлина. Обеими операциями он непосредственно командовал (Конев в своих мемуарах не вслух жалуется, что его фронту толком поучаствовать во взятии Берлина не дали). Обе операции описаны очень детально. Вообще взгляд Жукова, пожалуй, наиболее удобен для читателя, чтобы понять общую картину: маршалу она была видна лучше всего.
Прелесть мемуаров еще в том, что они были написаны через 25 лет после окончания войны, и поэтому стали не только эмоциональными воспоминаниями конкретного человека, но и интересным исследованием вообще. Жуков очень хорошо поработал с документами, безусловно: он ссылается на советские документы, на письма других командиров, на показания военнопленных, на воспоминания русских и иностранных командующих, на огромное количество документов, включая документы Нюрнбергского процесса. При этом не забывая о собственном изложении, а ровно когда нужно, чтобы слегка разбавить его. И такие вставки, действительно, делают текст значительно интереснее (цитата из телеграммы Конева одному из своих подчиненных командиров, начинающаяся со слов "Опять идете кишкой...").
Что еще ужасно мило и очень располагает - огромное количество имен и "благодарностей". Разумеется, это только работа с документами, человек такого запомнить просто не в состоянии. Но сам факт, что командующий уровня Жукова включил в свои мемуары безумное число пассажей из серии "Особенно отличился при взятии высоты отряд Иванова в составе Петрова и Сидорова, которые героически сделали то-то и то-то" - ужасно мило. И мне почему-то кажется, что подобные вещи - одна из немногих безусловно позитивных вещей в "советском стиле", сейчас такого уже нет, и уж тем более ничего подобного не писал ни один из немецких командующих - со ссылками на конкретные фамилии рядовых бойцов. Не то, чтобы сейчас читателю было особенно интересно, кто там с какой стороны переправлялся через какую реку - но как-то тепло становится.
В конце воспоминаний - тоже очень интересные пара глав про то, что было после взятия Берлина. Как восстанавливали город, как организовали управление в нем. И дальше - про переговоры с союзниками о разделе Германии, разоружении, зонах влияния. Описываются несколько встреч Жукова с Эйзенхауэром, реакция Сталина на происходящее. Поскольку про это обычно военные мемуаристы не пишут, очень интересно.
Про "советский стиль" еще - разумеется, в тексте достаточно всякой "руководящей и направляющей роли коммунистической партии", но видно, что ее вставляли после и где не забыли. В основном в "лирических отступлениях", которые в начале и конце книги, в середине текста, с описанием основных событий, этой чепухи практически нет. Так что она совершенно не мешает и не отвлекает. К тому же Жуков не разводит на эту тему особой демагогии, расшаркнулся где надо - и все. А так - очень легко читается, совершенно не ожидала.

@темы: WWII

---

Эрих Фромм "Искусство любить"

Весьма уважаемый мной Дон (с которым я, тем не менее, не согласна буквально ни в одной вещи в этой жизни) настойчиво рекомендовал мне Фромма если не как великое откровение всех времен и народов, то по крайней мере как категорический императив. Увы, я в большей степени разочарована и раздражена, чем не. В смысле, это не то чтобы совсем тупая кухонная философия уровня Коэльо и иже с ними - но и до уровня классики в соответствующей области тоже не дотягивает.
Что бесит больше всего, причем безусловно - так это постоянно повторяющиеся по ходу небольшой книжечки рассуждения о том, что раньше трава была зеленее и люди умели любить по-настоящему. А сейчас, в обществе потребления, усваивая его законы, заменяем любовь на бартерные отношения: выбираем объект, который, по рыночным оценкам, сопоставим нам, и дальше обмениваемся с ним проявлениями эмоций и заботы. Это я вольно пересказываю Фромма.
Честно говоря, я ни в одном вопросе не верю, что раньше что-то было зеленее или что оно зеленее сейчас. Про уровень народной грамотности это еще можно с уверенностью утверждать, но в таких сложных неоднозначных вопросах - безусловно, нет. Более того, по моим внутренним ощущениям, наличие какой-никакой свободы выбора в любовных вопросах (у женщины в частности) - это реально великое достижение нашего века.
Фромм очень много говорит банально-социальных вещей про стадный инстинкт (читай: общепринятый конформизм), про отношения созависимости, как их сейчас принято называть, про разные виды любви, про то, как родители сублимируют собственные неудачи на детях. При этом со всем, что он говорит из подобных очевидных истин, разумеется, сложно поспорить, но в том нет его заслуги. А вот когда он начинает рассуждать про свой узкий предмет и говорить что-то новое - тут и начинается веселье, потому что его выводы не следуют ни из логики, ни из здравого смысла, ни из каких-то житейских реалий. Он просто утверждает нечто в качестве абсолютного факта, не утруждаясь доказательствами. Причем не какие-нибудь заоблачные кантовские откровения, а именно что обычные схемы, которые читатель вполне может примерить на себя. Например, теория о разнице отцовской и материнской любви, согласно которой материнская любовь является безусловной вне зависимости от твоих качеств, а отцовскую любовь надо заслужить и можно потерять, если не оправдаешь ожиданий. Да, *иногда* бывает и такое, конечно, но по-моему не чаще, чем все остальное.
Забыла сказать: в середине текста встретила откровенно гомофобный пассаж про то, что гомосексуалисты-де обречены на вечное несчастье, поскольку не могут в однополых отношениях достигнуть пресловутого единства противоположностей. Неприятно изумилась.
По итогам: готова согласиться с крайне ограниченным кругом пассажей, которые звучат так, будто их придумал далеко не Фромм, а некая народная мудрость тысяч пять лет назад. "В то время, как на сознательном уровне вы боитесь, что вас не любят, на самом деле вы боитесь любить, хотя обычно не осознаете этого. Любить - значит принять на себя обязательства, не требуя гарантий, без остатка отдаться надежде, что ваша любовь породит любовь в любимом человеке. Любовь - это акт веры, и кто слабо верит, тот слабо любит". Мне кажется, мировая литература на эту тему все время твердит то же самое. С другой стороны, менее пафосные и более конкретные пассажи настолько сомнительны (или представляют собой один из сотни возможных вариантов, но подаются за единственный), что вещь не производит серьезного впечатления.

@темы: фромм

---

Владимир Набоков "Прозрачные вещи"

Какой-то очень ускользающий роман, что прекрасно оправдывает свое название. Герой-недотыкомка, проходящий по жизни, не оставляя толком следов, умудрившийся совершить единственный сколь-либо значимый свой поступок совершенно невольно, в сомнамбулическом состоянии. Такой же легчайший, удивительно не затягивающий, как обычно у Набокова бывает, слог. Сложно сказать, что на самом деле думаешь по этому поводу - получаешь удовольствие в процессе, как от разглядывания изморози на стекле или чего-то очень изящного и очень преходящего, и тут же забываешь.
Еще один из легких романов, почти иронических, где все герои чем-то неуловимо похожи, в общем списке "Себастьяна Найта", "Приглашения на казнь", даже "Пнина", пожалуй. Эмиграция, скитания по Европе, какая-то мимо проходящая жизнь, легко и бестолково, но на самом деле без ощущения легкости, а в постоянной болезненной концентрации на каких-то незначительных мелочах, которые все отравляют. И взгляд автора - очень сильно сверху - который посмеивается и покровительственно улыбается.
Я уже забыла, как звали героя, Персен, Парсон, впрочем, никто из других героев тоже не запомнил, кажется. Традиционная связь с литературным миром, традиционная отчужденность от мира физического (выражается в общей неловкости, неряшливости, несмертельных, но скорее постыдных болячках). У меня смутное ощущение, что это легкая самопародия, в смысле, не на себя-человека, а на других героев. Потому что несмотря на трагичность ситуации, наш герой - персонаж, безусловно, комический. Но за счет общей "прозрачности" трагизм этот становится виден только под конец, да и ни у кого не вызывает сочувствия, и вообще не важен. Ну, придушил жену во сне, ну, с кем не бывает. Это чудно, на самом деле, что, следуя классическому приему, Набоков приберегает это откровение под конец, но при этом поворачивает все так, что оно не производит ни малейшего впечатления. Читатель уже заранее готов ко всем вероятным и невероятным поворотам. Сравнить с ужасающе тяжелой смертью - причем происходящей только в воображении героя - в "Найте".
Возможно, в общей прозрачности есть какой-то очень тайный смысл, которого я не разглядела (кто знает, поделитесь). Возможно, это просто шутка и "упражнение для пальцев". Набоков всегда хорош, впрочем.

@темы: набоков

---

Дин Кунц "Сумеречный взгляд"

Кто-то из знакомых рекламировал мне Кунца, но пока я не поняла, чем там восхищаться. Он заявлен как хоррор, более того, чуть ли не как классика хоррора, но единственная ваистену ужасная вещь в этом романе - это его качество. Причем во всем, начиная от персонажей и заканчивая сюжетом. Сюжет, впрочем, немудреный: имеется некий юноша, способный видеть проступающие сквозь оболочку некоторых людей черты ужасных кровожадных гоблинов. И объявивший им войну, разумеется.
На этом можно сделать и очень хороший хоррор, такой, чтобы потом было страшно спать и общаться. Рассказ Кинга "Детки в клетке", к примеру (на пятнадцать лет раньше!). Но у Кунца получилось самое что ни на есть увы. Вьюнош героически борется с гоблинами, героически побеждает, встречает невероятно красивую девицу, которая радостно ему отдается, а потом они вместе борются с гоблинами, в перерывах убегая навстречу рассвету/закату. Сложно читать, потому что практически не оторвать фейспалм от лица. Я честно рассматривала роман и так и сяк, со всех сторон, но так и не сумела найти в нем ни одного внятного достоинства. Перевод довольно гладкий, но это уже не заслуга автора.
Что касается самих гоблинов, то тут тоже увы и ах. В подобных завязках самое интересное всегда - не являются ли видения плодом больного воображения героя, и если все-таки нет, то как же так получилось. Кунц выдает, наверное, самый тупой обоснуй эпохи. Что гоблины-де - это продукт генетических экспериментов человека, причем не современного, а цивилизации, которая существовала до нашей. Да-да, прямо до динозавров была точно такая же цивилизация, как у нас, ровнехонько, и они тоже изобрели ядерное оружие, а потом создали гоблинов, а потом гоблины с помощью ядерного оружия взорвали весь мир к чертовой матери. Ну, а потом мы... Что называется, "обоснуй сурово повержен авторским произволом". И со всем остальным так же, в общем - как в тихом провинциальном американском городке семнадцатилетний герой с легкостью достает целый военный арсенал, как ему феноменально везет со случайными знакомствами. По мере чтения понимаешь, что по сравнению с конструкцией этой книги конструкция табуретки на редкость сложна и полна деталей.
С печалью вынуждена констатировать, что мне не было интересно ни в один момент.

@темы: кунц

---

Филип Пулман "Добрый человек Иисус и негодник Христос"

Библейская тематика вообще - вещь, которую надо трогать руками очень осторожно. И не стоит пытаться, если не чувствуешь в себе достаточно сил для этого. С какой-то другой темой еще вполне может пройти легкомысленный подход "вот я тут за пару часов навалял, что мы вчера на кухне обсуждали", но с Библией - нет. Во-первых, это неуважение. Во-вторых, ты с таким подходом не то, что тысячный, а страшно подумать за каким номером. И получается хорошо в итоге у единиц, причем, как ни странно, у тех единиц, которые подходят серьезно и, скажем так, старательно.
К чему я все. Пулман в небольшой книжечке выдвигает очередную бредовую идею по поводу христианства: что якобы Иисус Христос - это на самом деле не один человек, а два брата, один хороший (который, собственно, и умер на кресте), а второй плохой (который его сдал). Этот плохой - нечто среднее между Великим Инквизитором в ранней юности и Иудой. Далее Пулман пересказывает наиболее известные эпизоды из Библии, несколько переиначивая их на свой лад. Зачем он все это делает - совершенно неясно. Чтобы в итоге прийти к сногсшибательно новому выводу о том, что изначальное учение Христа все равно кто-нибудь когда-нибудь неизбежно переврет и из "как лучше" получится "как всегда"? - Ну а то мы не знали!
Мне кажется, вообще не стоит начинать говорить, в смысле, в литературе, на такие темы, если тебе нечего сказать серьезного и существенного. Потому что кухонные разговоры, будучи облеченными в литературную форму, будут сравниваться понятно с чем - не только с первоисточником, в смысле, Библией, а еще и со всей его последующей историей. И, разумеется, на этом фоне весьма средненькая кухонная философия и кухонное же остроумие будет смотреться чудовищно жалко. Что и вышло. Беда Пулмана, мне кажется, в том, что он на протяжении текста так и не определился, пишет он трагедию или стеб, и в итоге не получилось ни то, ни то. По сути книга более всего приближается к "Каину" Сарамаго, если брать современных авторов, но очень сильно не дотягивает до него качеством как литературного текста, так и самой идеи. Качество получилось как у Коэльо, и глубина, вернее, ее отсутствие - такая же. Для автора "Темных начал" очень странно, признаюсь.

upd. Вспомнила, из всей книги только один пассаж очень понравился: "Есть те, что живут правилами и накрепко цепляются за свою высокую нравственность, потому что страшатся быть подхваченными ураганом страсти, а есть другие - которые цепляются за правила, ибо страшатся, что никакой страсти нет и если они отпустят руки, то просто-напросто останутся на месте, нелепые и неподвижные; а это для них невыносимо. Живя в тисках железной выдержки, они могут притворяться перед самими собой, что лишь грандиозным усилием воли обуздывают великие страсти".
Я слышу четкий голос Ницше здесь ))

@темы: пулман

---

Andersen's Fairy Tales

Да, я знаю, что тупо читать датские сказки на английском, но так уж вышло, что много лет назад, когда я еще только учила английский, мне подарили очень красивую книжку, и я наконец решила ее освоить. Вообще забавно, очень привыкаешь к нашему "стандартному", классическому переводу-пересказу Ганзен, некоторых общеизвестных героев даже не опознала сразу. Вполне вероятно еще, что в моем детстве переводы Андерсеновских сказок были и подредактированы - учитывая общую их прохристианскую направленность.
Андерсен, в отличие от почти всех классических детских сказочников (типа Гриммов, я имею в виду) - совершенно не трешевый автор. Единственный треш из всего тома - это "Красные башмачки", девочка с отрубленными ногами, восхваляющая милость Господа *где тут смайл с фейспалмом?* А все остальное настолько мило и не-ужасно, что детям, возможно, и скучновато. Цветы на балу, ожившие игрушки и прочие ути-пути. Хотя это правда мило, у Андерсена получается сделать именно мило, а не сахарно-противно, наверное, в этом и состоит великий талант. Даже обилие христианства не напрягает, потому что оно по тексту очень к месту, когда герои попадают в какую-то сложную ситуацию - вот тут и вспоминают, что а вдруг молитва поможет. Атеизм - до первой зоны с сильной турбулентности, короче.
Еще с изумлением обнаружила, что запомненный мной куски из сказок из детства не являются законченными, и у большинства сказок есть продолжение или развитие. Например, убейте, не помню, чтобы Дюймовочка выходила замуж)) Забавные открытия в этом плане.
А больше всего внезапно понравились те сказки, которые я в детстве не любила. Не волшебные, а сказки-притчи или басни, вроде "Нового платья короля". В детстве она мне казалась ну ужасно тупой - ну как можно не замечать, что на тебе нет одежды, думала я, что они, совсем там идиоты. И только ближе к 30 годам до меня таки дошло, что хотел сказать Андерсен. Особенно финал шикарен - а король продолжал делать вид, что все так и нужно, чтобы не потерять лицо, даже после крика ребенка. Вот уж воистину, "если твоя лошадь сдохла - слезь с нее", правило, которому обучают на всяких бизнес-тренингах. А датский сказочник уже это давно заметил. Или, к примеру, "Гадкий утенок" - как это похоже на жизнь, все детство тебя шпыняют за то, что ты не соответствуешь чужим стандартам, потом ты вырастаешь, устанавливаешь собственные стандарты и внезапно оказываются, что они всех устраивают и с тобой на самом деле все ок.

@темы: андерсен

---

Николай Толстой "Пришествие короля"

Упаси бог взяться за этот роман, ожидая классического фэнтези про королей и драконов. Скорее это нечто среднее между Норфолком и Эко и классической скандинавской мифологией, типа Эдд. Автор - знаменитый кельтолог, и просто потрясающий специалист по эпохе. Это очень чувствуется по роману. Он сложный. Он огромный. В нем море кишков и кровищи, а также прочих нелицеприятных подробностей войны и особенностей быта британских народов в Темные века, но это совершенно не производит впечатления, потому что не воспринимается как реальность.
Честно говоря, вообще почти ничего в "Пришествии" не воспринимается как реальность, да и не является ею. Описание обычного пира у короля, детальное, реалистичное, в котором король и его приближенные вполне здраво и логично обсуждают будущий военный поход, может внезапно закончиться прибытием стаи демонов Дикой Охоты. Далее следует буйство демонов, сверхъестественный лавкрафтовский ужас и игра короля в гвиндилл (нечто вроде шахмат и го, как я понимаю). А после того, как Охота улетает, все опять возвращается в привычный реалистичный мир, приходят в себя, приводят все в порядок.
Это очень сложно внятно описать, потому что "Пришествие" - редкий случай, когда не понятно, где на самом деле грань яви и реальности. Какая-то часть событий, безусловно, происходит в нашем привычном, реалистичном мире: войны, любовные истории, подготовка к осаде поселения, путешествия. Но другая - уже за гранью реальности, в мире мифологическом, где можно обернуться в шкуру убитого животного и буквально стать вепрем, где можно спуститься в ад и убить там давнего врага из реальности. Причем, в отличие от большинства других историй, где после путешествия в иной мир герой оказывается там, где был, и ничего не меняется, в данном случае все события мира нереалистичного непосредственно влияют на реальность, переплетаются, взаимопроникают. Разумеется, для этого существует специальный термин - мифологическое восприятие мира, только сам по себе он ничего не объясняет, пока не увидишь, как это работает, на примере. Точно так, как в мифе: вот реальность, а через шаг - уже древние боги и волшебные предметы, а дальше опять реальность, и это как идти в солнечный день под деревьями, ты то на солнце, то в тени.
Сам мир и таймлайн "Пришествия" - это Британия Темных веков, мир после артурианы. Удивительно интересное время, когда на одном пространстве схлестнулись не только множество различных племен - бритты, саксы, какие-то северяне, чуть ли не скандинавы, норманцы, франки - но и множество разных верований. Тут есть старые боги во главе с Одином, которые все еще не сдают своих позиций, есть зарождающееся, но крайне активное христианство, есть даже отголоски финских мифов про Вяйнемейнена и иже с ним, а также мифов про короля Брана. Хотя основное противостояние, конечно, между скандинавскими богами и христианством. При этом взгляд суровых британцев на христианство, мягко скажем, специфичен. Поскольку, принимая новую религию, они, разумеется, адаптируют ее под себя, свои идеалы и ценности, прежде всего. Христос у них предстает великим воином со своими апостолами в качестве госгородда (дружины), и все классические христианские ценности типа любви к ближнему и всепрощения, разумеется, даже не упоминаются. Плюс ко всему такой Христос гораздо ближе к народу, чем классический образ, и общается со своими приверженцами в точности как скандинавские боги, указывая им, что делать в конкретный момент жизни.
"Рунное послание Христа говорит о том, чтобы его последователи не мыли своих одежд и не стригли волос и бород в священный день, который мы зовем Суннадей. Что еще может это означать, как не то, что Христос самолично готовится пойти войной против светлых богов, живущих в Вэль-хеалле? Разве я сам не намеревался ни мыться, ни стричь волос, пока не опустошу весь Бриттене огнем и мечом?"
С другой стороны, возможно, такое специфическо мифологическое восприятие мира - это свойство именно зрения конкретного персонажа. Потому что повествование ведется от лица не кого-нибудь, а самого Мерлина, возродившегося после гибели Артура. И опять повторяется легенда о сражении белого и красного драконов. Возможно, именно Мерлин, как маг, видит оба мира одновременно - но не все остальные. Возможно, именно в этом и заключается его особенность, суть магии, а все остальное - лишь мелочи, которые на самом деле ничего не значат. Мерлин, точнее, Мирддин, рождается заново, переживает ряд приключений и наконец попадает ко двору короля Мэлгона, готовящегося к походу против враждебного племени.
В сферу влияния мифологии так или иначе попадают все персонажи романа (кроме одного, о котором позже). Сам короля за нарушение кинедда подвержен "девятидневной немощи", его сын испытывает верность своей жены волшебной мантией, придворный бард Талиесин создает магические картины своим даром и в этом даже превосходит самого Мерлина. Единственный человек, который от и до существует только в реальном мире, не "выпадая" в мифологический - это случайно оказавшийся в свите короля римский трибун Руфин, которого в Британию занесли неудача и непогода. Он один твердо стоит двумя ногами на грешной земле, и за счет этого один производит впечатление настоящего человека. Эпическому герою, будь то Беовульф или Зигфрид, не особо сочувствуешь, потому что не видишь в нем человеческих качеств и слабостей, только сплошной фатум. Руфин, напротив, этим очень выделяется от остальных персонажей: он настоящий. Я не хочу сказать, что все остальные персонажи плохи, а он хорош, просто они из разных жанров. Поэтому остальные персонажи, даже умирая жуткими смертями, вызывают только любопытство, а трибун - еще и понимание и сочувствие.
"- На нашем пути были знаки и видения, и я хочу удалиться от войска и подумать об их значении.
Трибун коротко рассмеялся.
- Вот уж точно, знаки и видения! - хрипло возразил но. - Знаки вопиющего нарушения дисциплины и видения полной неспособности усвоить основные принципы военного дела, заложенные Вегецием и Фронтином!"
Но в целом в романе куда больше мифологии и мистики, чем сюжета. Большую часть текста проводишь, недоумевая, каким же образом герой оказался там, где оказался, что вообще происходит и чего можно ожидать дальше. Внешний сюжет - подготовка к войне и битва - выглядит как очень тоненькая, периодически полностью исчезающая жила в мифологической породе. С одной стороны, это интересно, с другой - очень мучительно временами. Каждый раз, когда повествование возвращается в привычное русло военного похода, испытываешь облегчение. Мифология забавляет, но ни к чему не ведет, в этой части романа не чувствуется постепенного накала, доводящего до верхней точки - она есть только во "внешнем" военном сюжете. Поэтому читать его интересно, но не просто, остается ощущение, что ты продела некоторую работу, а не просто провел время.

@темы: н-толстой

---

Владимир Набоков "Подлинная жизнь Себастьяна Найта"

Читать Набокова - одно удовольствие, а читать Набокова после литературы откровенно плохого качества - другое. Уже перестаешь обращать внимание на сюжет, и получаешь удовольствие от того, как он это делает, господи! Иная классическая музыка производит такой же эффект, как набоковское письмо, и совершенно не важно, что этим хотел сказать автор. Видела карточки Набокова, наброски к "Лауре", но все равно сложно представить, что творится у автора в голове, когда он так использует слова. Про Грина можно сказать, что Грин подбирает самый точный термин для конкретной ситуации, пусть не общеупотребительный, а именно конкретно-точный. О Набокове такого не скажешь, потому что у Набокова никогда нет конкретной ситуации, существующей вне материи текста, все его ситуации, люди, сюжетные события суть - текст. Пафосно звучит, но, собственно говоря, не знаю, как еще это сформулировать. Поэтому содержание романов Набокова невозможно пересказать: будучи изложенным другими словами, оно утрачивает всю свою привлекательность, становясь странным, безумным, пошлым, никаким. "Дар", к примеру: ну, пишет человек свой роман, ну, написал. Как передать это цветение садов и пенье птиц - неясно.
С "Подлинной жизнью" та же история: безымянный рассказчик хочет написать биографию своего недавно умершего сводного брата, который был знаменитым писателем. И начинает, разумеется, с набора материала: встречается со знакомыми Себастьяна, пытается разыскать его последнюю роковую любовь. До написания, собственно, дело так и не доходит. Но Набоков так ловко поворачивает сюжет, что, с одной стороны, изначально зная, что герой-писатель уже мертв к "настоящему" читателя, проживаешь его жизнь от юности до самой смерти. Вроде бы и осознавая, что это история в истории, значит, вещь во второй степени эмоционально отдаленная от читателя. С другой стороны, фигура повествователя настолько зыбка и сомнительна, что непонятно, где на самом деле картина, а где - рама. И жизнь Себастьяна, показанная в небольших эпизодах, пересказом третьих лиц, кажется куда реальнее, чем жизнь рассказчика.
Судьбой рассказчика по-настоящему проникаешься только под конец, когда он (в воспоминаниях) спешит к умирающему брату, ночь, забыл деньги, зима, спальный вагон с непонятными и отвратительными телами, нервы, невозможность повлиять на скорость хода поезда, боязнь опоздать, усталость. Потрясающе описана вся гамма ощущений, которая бывает в таких ситуациях, когда внутренняя тревога умножается на крайне неприятное окружение. И если принять на веру, что героев не два, а один, и этот герой на пороге смерти - такой ужасный ночной зимний поезд отлично изображает этот порог.
Хотя трактовок романа, разумеется, сколько угодно. Есть, например, мнение, что это не безымянный герой пишет книгу, а сам Себастьян Найт, уже почти покойный, и это его последний, автобиографический роман. Объяснять Набокова, на мой взгляд, так же весело, как заниматься теологией, и так же бессмысленно с точки зрения уяснения конечной истины.

@темы: набоков

---

Никки Каллен "Арена"

Это как Януш Вишневский: читаешь и прекрасно осознаешь, что с точки зрения литературы вещь не то что не имеет ценности, а напротив, как выражался профессор Суханов по поводу чьей-то диссертации, "подрывает основы". Но все равно читаешь. Или как чипсы, скажем: знаешь, прекрасно, что вредно, и не бог весть как вкусно, а надо же - взял и сожрал целую пачку, по итогам стыдновато как-то.
"Арена" - это серия повестей (или очень крупных рассказов, автор честный графоман, безусловно), объединенных общим миром, герои одной повести упоминаются как третьестепенные персонажи в другой и тд. С другой стороны, собственно, мира никакого нет, все места действия крайне условны. Вообще про эту вещь сложно говорить, потому что не знаешь, с чего плохого начать. Стоит всмотреться попристальнее в какую-то деталь текста, как хочется прикрыть лицо фейспалмом и убежать с криками, а если брать все вместе, то вроде и ничего так.
Ок, начнем с героев, потому что ничего другого там, собственно, и нет. Герои - это феерия, товарищи. Начнем с того, что они не люди, а самые натуральные дубли. Все до единого герои (их множество):
а) божественно красивы (цитирую: "невысокий, тонкий, но при этом стройный, мускулистый, полный сжатой силы, как танцор балета, как бутылка шампанского... все в нем сделано с любовью, тщательно, филигранно; так творил свои вещи скульптор Микельанджело - для Бога; лицо, красивое и выразительное, словно в раме - из темных вьющихся волос до воротника"; "совсем рядом с Эриком работал темно-рыжий, почти красноволосый, и черноглазый юноша; он был такой стильной внешности: длинноволосый, с черными изогнутыми, как у итальянской куртизанки, бровями, с ямочками в уголках губ");
б) шикарно одеваются. Ооо, описание шмоточек героев - это вообще отдельная песня. Помните прекрасный момент из "Понедельника", путешествие в воображаемые миры и людей в одних меховых шапках? Герои Никки Каллен одеты целиком, да еще и как: "Милана подарила ей несколько платьев, они так часто летали в разные города за покупками, что идеально знали размеры друг друга: одно было сумасшедшее, в ее стиле: короткое, черное, из кружев, платье-корсет, держалось оно только на груди; второе было вечернее - красное, со шлейфом; а третье было это - бледно-лимонное, приталенное, с развевающейся юбкой по колено, мерцающее". или вот "Шофер был в черной форме: куртка, застегнутая под самое горло, длинные рукава, - не видно, что там, под ней: белая классическая рубашка в синюю полоску, от Маркса и Спенсера, или черная мятая футболка с надписью "Розенкранц и Гильденстерн мертвы", с черепом; брюки не узкие, не широкие, ткань тоже удивительная - между атласом и шерстью". У меня нет сил это комментировать, товарищи
в) безумно талантливы, сразу, без усилий, и в свои 20 лет мгновенно становятся гениями в любых областях. "Это Даниэле Эко, - сказал Снег, - я читал про него, ему двадцать четыре. как тебе; он гений, композитор, учитель пения, главный приглашенный дирижер здесь и еще в пяти оркестрах; живет в Лондоне". или "Его сестра - гений, молодой ученый, физик-ядерщик; ее пригласили сразу после защиты диссертации в наш космический городок".
г) все время готовят и жрут вкусное в немыслимых количествах. "Я как раз завтрак сготовил: яйца всмятку, тосты, ветчина и салат теплый крабовый"; "Утром Макс приготовил завтрак - самый лучший на свете: адыгейский сыр, омлет с помидорами и луком, масло и тосты, жареные сосиски, абрикосовое повидло".
В общем, как вы понимаете, буквально все пороки человеческие собраны в одном томе По первым трем пунктам, собственно: видала я множество фанфиков и даже некоторые книги, в которых героиня была бы Мэри (или - в редких случаях - Марти) Сью. Но такого, чтобы все до единого герои оказались мэрисьюшными, еще не видала. Создается впечатление, что смотришь третьесортное аниме, в котором каждый герой, как на подбор, прекрасен, гениален и загадочен, как Такседо Маск.
Еще один признак классической мэрисьюшности - вычурные имена, при этом не оригинальные, поскольку на оригинальность автора не хватило. Вот и ходят по тексту персонажи, которых зовут Ангел Вагнер, Снег Рафаэль или Максимилиан Дюран де Моранжа (я не шучу!), автор ничтоже сумняшеся позаимствовал наиболее благозвучные для русского уха у классиков и современников.
Честно говоря, даже в пятнадцать лет это было бы ужасно стыдно.
Собственно, легендарный мальчик Аркашка чуть-чуть подрос и, возможно, поменял пол (автор, строго говоря, мужчина), ну или по крайней мере сексуальную ориентацию. Направление литературной энергии изменилось, но качества это не прибавило.
С другой стороны, если бы автор не писал текст, а качественно рисовал картинки со своими супер-красивыми героями в романтическом окружении (кофейня, крыша, замок в лесу и тд, это не я придумала, это все места из текста) - к нему не было бы никаких претензий, одни восторги. Но я, видимо, испорченна классикой, и от литературы жду немного не того.
Что до самих сюжетов - они значительно лучше, чем герои, признаю. Во всяком случае, у автора есть воображение, и если выкинуть всю фанфико-хипстерскую ерунду, а также гетеро- и гомосексуальные любовные истории, их вполне можно читать с интересом. Хотя они тоже слегка отдают Аркашкой, конечно, уже без "пиривирнул", но трагически погибшие дети и беспричинные самоубийства достаточно часты. Увы, ерунды все же больше, чем сюжета, и если поначалу это бесконечное сюсюкание и любование просто удивляет, то под конец начинает вызывать дикий смех - каждый раз, когда читаешь, что герой "невероятно стильно" одет в черные джинсы и черную водолазку.
Ко всему прочему, текст еще очень... хипстерский, не могу подобрать другого слова. С интеллектуальными претензиями. Герои постоянно упоминают в речи и сам автор - в сравнениях - наиболее знаковые вещи культуры, в основном современной. Книги, фильмы, музыку, имена модельеров, я все ждала, когда же будет продукция Apple, и автор держался-держался, но в последнем рассказике таки сорвался: разумеется, герой с яблочным ноутбуком, ну как же иначе! Наверное, людям какого-то другого поколения или другого культурного слоя это все ничего не скажет, ни названия, ни сравнения. Но так уж вышло, что мы с автором почти ровесники, и все это было в моей жизни точно так же, как и в авторской, видимо. И ролевые игры, и Гарри Поттер, и Темная Башня, и настолки, и группа "Танцы Минус". Чувствуется, что автор припомнил все, что он любит. Но, как бы сказать, при огромной любви ко всем этим вещам - все равно чувствуется какая-то очень сильная ограниченность взгляда, ограниченность вкусов идеями моды, пусть даже в определенной среде. Герои Никки Каллен не могли бы искренне любить Шишкина, к примеру, потому что это *не круто*, зато Тулуз-Лотрек упоминается раз сто. И в итоге получается печальная картина: набив книгу отсылками к культуре и пытаясь убедить читателя в том, что у его героев вкус есть, автор четко убеждает читателя в обратном: нет у них никакого вкуса, одно сплошное коллективное бессознательное.

Сюжеты всех повестей, собственно, состоят в том, что вот встречаются такие супер-мальчики и супер-девочки, и между ними происходит что-то очень загадочное, иногда романтическое, иногда трагическое, но в любом случае не укладывающееся в рамки обыденности. Наблюдать за сюжетом гораздо интереснее, чем за персонажами: мэрисью-аддикшн автора несколько утихает (но не совсем) и встречаются действительно интересные повороты и образы. Я понимаю, что все поклонники автора сейчас придут бить меня ногами, но в целом, несмотря на огромный ворох чисто литературных недостатков, "Арена" и милая, и интересная вещь.
Объяснюсь: в нее заныриваешь, как в интересную компьютерную игру или как в иные фильмы. Дело в том, что "Арена", по сути, проходится по самым типичным мечтам, что ли, и желаниям стандартного человека моего поколения. Именно моего, может, тех, кто чуть младше, но не каких-то других. Мы не хотим никакой власти над миром, не хотим пять детей по лавкам, даже денег как таковых, ради денег, не хотим. Но нам нужно, чтобы было красиво и интересно. Ну и плюс ко всему, кто не мечтал очутиться в таком полусказочном мире, когда ты молод, немыслимо красив, обладаешь каким-то особенным талантам - да еще и блинчики с апельсиновым джемом жрешь в три горла без малейшего ущерба для фигуры! В общем, это чистейшее Ид на сцене, и вот почему оно так цепляет людей, и меня тоже, да. Просто все как-то стесняются о таких вещах даже думать вслух, не то что говорить или писать. И заявляют, что хотят повышение с консультанта до старшего консультанта, когда на самом деле они хотят летать над городом в дождь и прочие романтические абилки, а еще красивое платье, можно даже со шлейфом. Просто все об этом тихо думают, а автор взял и написал. Мы поколение эскапистов, и это идеально эскапистская вещь.

@темы: никки каллен

---

Лев Шестов "Достоевский и Ницше"

Взяла исключительно потому, что дико, фанатично обожаю обоих сабжей. Причем совершенно по-разному, и несмотря на растиражированность их взаимосвязи, они у меня, в общем, не ассоциируются особо между собой. То ли слишком личное восприятие, то ли что. Поэтому название креатива Шестова для меня звучит примерно как "Собирание паззлов и выступление в суде" - и то, и другое я люблю, но никогда между собой не связывала, хотя, конечно, если постараться, вполне можно найти связь между вороном и письменным столом.
Вот Шестов и находит, причем весьма удачно. На самом деле, хоть я с ним категорически не согласна чуть ли не каждом выводе, мне очень понравилось и было очень интересно. С чисто софистической точки зрения интересно, как образчик великолепной работы человеческого разума. Шестов выбрал двух выдающихся деятелей мировой культуры, тщательно выбрал, при этом не перевирая, правильные куски из их творчества и биографии, разложил в правильном порядке - и получилась красивая, интересная и необычная теория. Смешать, но не взбалтывать. Остается только стоять в стороне и восхищаться тем, как он это сделал. Вопрос о том, насколько его теория "философии трагедии" верна, строго говоря, не релевантен.
Суть "философии трагедии" проста: оба сабжа были в юности розовыми идеалистами, а потом в силу обстоятельств пережили жесточайший кризис и коренным образом поменяли свои убеждения, принявшись яро громить то, что раньше так же яро отстаивали (пересказываю Шестова). "Достоевский же не то что сжег - он втоптал в грязь все, чему когда-то поклонялся. Свою прежнюю веру он уже не только ненавидел - он презирал ее. Таких примеров в истории литературы немного. Новейшее время, кроме Достоевского, может назвать только Ницше".
ФМ посвящена, пожалуй, большая часть книги: как его сочинениям, так и биографии. Трагедия, водораздел, о котором говорит Шестов - это, конечно, дело петрашевцев, "гражданская казнь", каторга. Притом, что после каторги ФМ пишет относительно романтизированный и полный "идеалов" "Мертвый дом", но постепенно в нем все же происходит перелом, он развивается, как болезнь. Апофигей этого перелома - разумеется, "Записки из подполья". Шестов удачно заимствует термин "подпольный человек" и в дальнейшем употребляет ему применительно у тому, чем стали и ФМ, и Ницше после расставания с юношескими идеалами. Подпольными людьми. "Вот когда оказывается, что идеализм не выдержал напора действительности - что человек, столкнувшись волей судеб лицом к лицу с настоящей жизнью, вдруг, к своему ужасу, видит, что все красивые априори были ложью; только тогда впервые овладевает им тот безудерж сомнения, который в одно мгновение разрушает казавшиеся столь прочными стены старых воздушных замков... Здесь-то и начинается философия трагедии".
Предисловие "Записок из подполья" никого не может обмануть, говорит Шестов, это никакой не "образчик", это натуральный дневник автора, того типа, в которого обратился ФМ. Грызущего себя, вовсе не такого страшного снаружи, как ему кажется изнутри. Более того, Раскольников, говорит Шестов, тот же типаж. Да не убивал он никакую старушку! Вы посмотрите на него, с ним любая старушка справится, настолько он ослаб, сражаясь постоянно с тараканами у себя в голове. К чему же тогда весь остальной роман? - "Эти-то преступления без преступления, эти-то угрызения совести без вины и составляют содержание многочисленных романов Достоевского. В этом - он сам, в этом - действительность, в этом - жизнь". С первым предложением, на самом деле, трудно поспорить, причем ФМ умудряется сделать так, что угрызения совести и общую неловкость начинает испытывать заодно и читатель, который вообще ни в чем не виноват.
Что забавно, по Шестову упор на трагичность в "ПиН" делается именно на Раскольникова. Он главный герой, на него все софиты, ясно. Но хочется подергать автора за рукав, и спросить: а Свидригайлов-то? Вот уж кто идеальный "подпольный человек", причем на на начальном этапе своего развития, а в апогее. Сформировавшийся типаж, не из каждого Раскольникова-по-шестову мог бы вырасти Свидригайлов. Увы, о нем ни слова, как и о Ставрогине, скажем, хотя он, по-моему, еще более иллюстративен, чем Иван Карамазов. Несмотря на странность шестовской теории, почему-то инстинктивно начинаешь искать ей подтверждения, и у ФМ даже находишь.
Что забавно, Ницше с его пафосом и куда более трагической личной историей, чем у Достоевского (счастливый брак, любящая преданная жена, детки, всенародное признание) оказался для шестовских загребущих лап куда менее податлив. Если Достоевского в первой половине книги Шестов цитирует вдоль и поперек, разбирает не только его романы, но и журнальные статьи, то часть про Ницше - практически одни домыслы, построенные на приснопамятном разрыве с Вагнером и "отказе от юношеских убеждений". На мой вкус обретение наконец собственного независимого мнения в жизни вообще и в своей научной области в частности в районе тридцати лет - это нормальное развитие человека, а не трагедия. И разрыв с учителями юности - тоже вполне нормальное развитие человека. Притом, что в принципе философия Ницше, конечно, *отдает* трагедией, она не является философией трагедии, она жизнеутверждающая, как розовый слоник. Попробуйте найти в "Веселой науке" какой-нибудь всерьез трагический пассаж - увы. "С того момента, как он взглянул на мир своими глазами, он сразу равно далеко ушел ото всех систем. У позитивизма и материализма он брал оружие, чтобы бороться с идеализмом, и наоборот, так как ничего так искренне и глубоко не желал, как гибели всем придуманным людьми мировоззрениям". Интересный взгляд на философию Ницше как философию разрушения философии, но крайне сомнительный)) С другой стороны, дальше Шестов делает действительно интересное замечания про идею "вечного возвращения". Разумеется, Ницше не мог "придумать" теорию, которая существовала еще с древнего мира и с которой он не мог не быть знаком. Шестов полагает, что Ницше все же вкладывал в понятие "вечного возвращения" - столь широко растиражированного, но так мало объясненного в его произведениях - нечто иное. Делая упор не на определяемое слово, а на определяющее, то есть на вечность. Впрочем, Шестов не дает определенной трактовки, увы.
"Если бы не каторга у одного и не ужасная болезнь у другого, они бы и не догадались, как не догадывается большинство людей, что они по рукам и ногам скованы цепями. Они писали бы благонамеренные сочинения, в которых воспевали бы красоту мира и возвышенность покорных необходимости душ: их первые сочинения слишком убедительно о том свидетельствуют". Не знаю, пожалуй, это можно сказать о ФМ, но сомневаюсь, что это подходит Ницше - разве что считать за "первые сочинения" единственное ученическое "Рождение трагедии". Но Шестов под конец делает вывод, от которого становится как-то не по себе, даже если мы не верим в его теорию: "Все "необыкновенные" люди, восставшие против оков обязательности законов природы и человеческой морали, восставали не по доброй воле: их, точно крепостных, состарившихся на господской службе, насильно принуждали к свободе". И это очень похоже на правду, увы, вот тебе и свобода воли.

Еще интересно восприятие творчества как ФМ, так и Ницше, которое, очевидно, существовало во времена Шестова. Книга написана, если не вру, в 1903 году. Полагаю, Шестов все же ориентируется на общепринятые трактовки, и это весьма, гм, поучительно. 1903 год, Российская Империя еще крепко стоит на ногах и выигрывает все последние войны. Еще ничего не "сбылось по Достоевскому". Еще Элизабет Ферстер-Ницше не принесла выдранные с кровью цитаты на алтарь фашизма, с которым они будут ассоциироваться следующие полвека. "Все еще живы", можно сказать.
"Быть может, будущие поколения так же спокойно станут читать их, как теперь читают Гете. Понемногу истолковывающая критика приспособит Заратустру и Раскольникова к нуждам "добрых и справедливых", убедивши их, что Ницше и Достоевский боролись с отвлеченными или уже исчезнувшими навсегда фарисеями, а не с той всегда существующей обыденностью (позитивизмом и идеализмом), которая является самым опасным и неумолимым врагом людей трагедии". И вот тут, действительно, прозорливостью Шестова остается только восхищаться. Помните школьные уроки литературы? Прозрение Раскольникова, его "путь к миру и свету" и прочее блаблабла, ровнехонько то, что предвещал Шестов, ничего не осталось от первоначальной драмы, сплошное толстовское "воскресение". Возможно, с Ницше бы произошло то же самое - но на пути его сочинений, как ни странно, к счастью подвернулся Гитлер. По мне, уж лучше без малейших оснований считаться кровавым идеологом тоталитаризма, чем войти в школьный учебник ура-патриорического толка в трактовке для малолетних даунов.
А вообще - забавно по Шестову наблюдать, как воспринимались и Ницше, и Достоевский в начале века. Их авторитет не отрицается, но то, что сейчас считается "лакмусовыми бумажками" этих авторов - Сверхчеловек, воля к власти, Алеша Карамазов и Нечаев - это даже не упоминается. Интересно, было ли это восприятием персонально Шестова, или действительно течение времени поднимает какие-то одни трактовки и хоронит другие, как моду.
Очень интересная вещь, и, кстати говоря, очень легко и хорошо написанная. Хочу теперь найти креативы Шестова про К.

@темы: шестов

---

Майкл Грегорио "Критика криминального разума"

Аннотация гласит, что в этом романе САМ Иммануил Кант внезапно оказывается в роли одного из следователей, пытающегося раскрыть серию загадочных убийств в Кенигсберге.
В общем, вы понимаете, я не могла это не прочитать Я даже была полностью готова изначально, что роман окажется феерической хней, но Кант плюс кровь-кишки-распидорасило - кто может устоять?!
И знаете, внезапно оказалось очень хорошо. В смысле, не скажу, чтобы это был самый гениальный детектив всех времен и народов - но это *хороший* детектив. Правда. И хорош он именно как исторический детектив: с одной стороны, впечатляют сами убийства и их расследования, с другой стороны, прекрасно прописаны времена и нравы Кенигсберга начала 19 века. Опасения наполеоновского нашествия, брожение умов после ВФР, быт горожан и солдат, которым вообще все это фиолетово. Очень, как бы сказать, живая и яркая получается картинка, думаю, это талант как автора, так и переводчика: этот небольшой, грязный, пасмурный город с обычными людьми и характерными человеческими типажами буквально видишь.
К слову, Канта в романе совсем немного, он появляется как герой второго плане и его POV полностью отсутствует. Зато главный герой - молодой судья, которого пригласили расследовать дело об убийствах после того, как главный поверенный Кенигсберга был отстранен от расследования по внезапной болезни - и интересен, и симпатичен. Вообще довольно редкий случай для романов подобного толка, когда у героя-следователя есть характер, прошлое, слабости, недостатки, и при этом он вызывает живейшее сочувствие и интерес.
Но что самое интересное в романе - собственно, город Кенигсберг с его обитателями. И то, как все это выписано, и делает роман хорошим именно как историческую вещь: c одной стороны, заблуждения и "болезни" века, с другой, совершенно внятные и живые герои, типажи служак-солдат, бюргеров, проститутки, "некроманта", самого профессора Канта, наконец. Настолько живо и интересно выписанные, что невольно удивляешься.
Что до собственно Канта, то он выступает в тексте в довольно странной роли, одновременно являясь ангелом и дьяволом героя-следователя. С одной стороны, Кант имеет в происходящем ужасе некий таинственный интерес. С другой стороны, очевидно, что не он - беспомощный 80-летний старец - совершает жуткие убийства. И при этом все время неясно, на чьей же все-таки Кант стороне - и несмотря на огромное почтение, которое испытывает к нему герой, его фигура представляется весьма зловещей. Знаем мы по мировой литературе, на какие страсти способны беспомощные старцы, "почему у вас Борхес такой плохой?"
Все вместе, Кенигсберг начала 19 века с его жителями, жутковато описанные убийства, симпатичный герой плюс профессор Кант на дальнем плане - создают в итоге очень интересный и необычный роман. Приятно удивлена по итогам и испытываю внезапное желание почитать его дальше.
www.michaelgregorio.it/ - себе, чтобы не забыть.

@темы: григорио, грегорио

---

Марина и Сергей Дяченко "Долина Совести"

По большому счету, в этой книге только один по-настоящему фантастический момент - это хэппи-энд в конце. Все остальное прекрасно укладывается в рамки гиперреализма, и никакие фантастические допущения про загадочные "узы", мистическим образом связывающие людей и делающие невозможным существование без другого - это, по-сути, костыли для слова "любовь". У меня по всем романам складывается ощущение, что Дяченко понимают любовь только как "розы и песни", пасторальные идиллии и все такие. А то, что в реальном сильном чувстве 5% счастья и 95% крови и размолотых костей, это как-то совершенно мимо них проходит.
Увы, по жизни-то ситуация довольно типичная: встречаются два человека, и сначала они друг другу нафиг не нужны (или нужен только один другому, но не наоборот), потом нужны, а потом они начинают друг друга мучить. И это продолжается годами. И бывают ужасы куда похлеще описанных попаданий в больницу с сердечно-сосудистыми проблемами от нервов. Логичный вопрос, почему бы просто не расстаться, почему бы не взять и не отрезать больное? Если смотреть на мир, как пратчеттовский турист, через розовые очки и слушать его розовыми ушами, то кроме "это магия!" ответа и не найти, действительно. Хотя на практике, в общем, никакая магия не нужна для того, чтобы испытывающая сложную гамму взаимной ненависти и необходимости пара, типа Влада с Анжелой, преспокойно дожила вместе до старости, да еще и воспитала детей и внуков. Извечный вопрос уровня "кто виноват" и "что делать" - "Почему люди не могут не сволочиться?"
Увольте, но я не вижу ничего фантастического в романе. В смысле, идея изначально была, конечно, фантастической: герой внезапно обнаруживает в себе способность насмерть "привязывать" людей, так, что без него они начинают в буквальном смысле чахнуть и умирать. Только практическая реализация завела ее все дальше в глухую социальщину, в область, с которой более ли менее успешно справляется только "большая литература". Но большой литературе для этого и не нужны никакие фантастические выверты. А у Дяченко дальше получилось, увы, ни то, ни се. Потому что задача внезапно оказалась слишком серьезная, совершенно не фантастическая по своим меркам: даны два человека, которые по некоторой причине не могут расстаться, и при этом терпеть друг друга не могут, проанализируйте и сделайте выводы. Тема для романа из серии "мировая классика", и даже при том, что Дяченки - пожалуй, из современных русскоязычных фантастов лучшие в этой области, все равно тема не их уровня. Вот авторы и начали городить некую невнятную чушь, как в плохом боевике: какие-то безвременно погибшие гениальные художники, какие-то загадочные подводные миллиардеры, криминальное прошлое героини... Да не нужно иметь никакого криминального прошлого, чтобы устроить своему партнеру персональный ад, было бы желание! А весь происходящий вокруг "шухер" - довольно беспомощная попытка перевести во внешнюю, событийную среду то, что должно происходить между персонажами и на отношениях двоих заканчиваться. Помните, как в школе на литературе говорили: гроза-де отражает смятение Бедной Лизы, природа рыдает вместе с ней и читателем и тд. Приемчик времен Карамзина.
Не могу внятно объяснить, почему, но испытываю дикое отвращение к подобным линиям в любых произведениях: в смысле, миллиардеров, "темного прошлого", полукриминальной мистики и прочих примет "лихих 90-х". Видимо, просто надоело уже.
При всем прочем не могу не признать, что Дяченки все-таки отлично пишут. Именно на грани простых бытовых вещей и магии. Просто в этом романе получилось так, что "социальная" тема очень уж выперла, и магия на ее фоне совершенно потерялась. Но в целом все равно было интересно, хотя временами и складывалось ощущение, что эти "свинцовые мерзости" откуда-то из недавней классики, а не от авторов милых фентезийных романов. Финал разочаровывает тем, что он просто слит, но тут уж ничего не поделать: если писать по-честному, то у таких историй и не бывает особых финалов, во всяком случае, хороших.

@темы: дяченко

---

Уильям Фолкнер. Избранные рассказы, том 1

Раньше я читала у Фолкнера только романы, и у меня сложилось о нем вполне определенное мнение как об очень жестком и тяжелом писателе, не столько для восприятия тяжелом, сколько психологически. У него даже трагифарсы типа "Когда я умирала" вызывают желание пойти повеситься, а уж чисто трагические вещи так тем более. В общем, не видела у Фолкнера ни одного романа, который хоть в какой-то части можно было бы назвать смешным или милым.
Собственно, рассказы в некоторой части вполне аналогичны тяжелым романам, в духе "Святилища". Первый из сборника, "Поджигатель" - это такой очень фолкнеровский удар по больному, отец, который своей злостью, завистью и гордостью губит семью и ребенок, который за этим наблюдает. Все подобные жизненные трагедии на нескольких десятках страниц, и да, оно именно так и происходит, вся эта смесь любви, желания поддержать - и четкое понимание, что именно этот человек виноват во всех бедах и его нужно остановить.
Вообще этого у Фолкнера очень много и в рассказах, и в романах. Людей, которые предпочтут скорее погибнуть сами и погубить все и всех, чем уступить. Причем Фолкнеру удается так мастерски поворачивать это не самое приятное качество, что в одних вещах оно вызывает отторжение и раздражение, а в других - восхищение, как чисто байроническая черта ("Нагорная победа", скажем).
Если ничего не путаю, то весь мой сборник - это Йокнапатофа, юг, причем скорее бедная, чем богатая его часть, поражение в войне, маленькие запыленные городки, бедные фермы, труд на земле. Есть несколько великолепных рассказов про индейцев, самое ржачное в которых - жалобы индейцев на тему "о, зачем эти белые навязали нам негров, теперь нам приходится придумывать им работу, сил уже нет!"
Очень нежно полюбила единственный чисто иронический рассказ, очень милый, светлый и забавный - "Не может быть!" Чистейший восторг, совершенно не ожидала, что Фолкнер в принципе на такое способен. Некий индейский юноша подозревается в преступлении против белого, и все племя во главе с вождем направляется в Белый дом к президенту США, чтобы его судили. А бедный президент с госсекретарем не знают, как из всего этого выкрутиться, и в итоге придумывают очаровательное и очень правильное решение)) Это настолько мило, легко и не по-фолкнеровски, очень неожиданно.

@темы: фолкнер

---

Владимир Сорокин "Москва"

Это сборничек из одного эссе, одного романа и одной непонятной х-ни.
"Эрос Москвы" - самое занятное и милое из всего. Описание так называемых эрогенных мест Москвы, а также ритуалов, которые в них нужно совершить. Эрогенные места банальны: ну, там, Воробьевы горы, ВДНХ и прочие достопримечательности. Ритуалы больше всего напоминают задания из игры в фанты, единственная цель которых - насмешить себя и зрителей. Ну и в среднем расположены в промежутке между хулиганством и поведением в общественных местах, порочащих честь и достоинство человека. Крайне забавно и задорно, в общем.
"Тридцатая любовь Марины" - роман, технически разделенный на две части, по принципу "гвардеец-террорист". Только в первой части тридцатилетняя Марина, наоборот, "террорист", в смысле, диссидент во времена Андропова. Ну, как диссидент. К цвету диссидентской культуры она относится примерно так же, как Васисуалий Лоханкин - к трагедии русского либерализма. Прочитала в свое время несколько книжек, много пробухала в прокуренных кухнях про разговоры на извечную тему "как нам обустроить Россию", имеет отсидевших друзей. Правда, единственное, чем занимается сама Марина - это, пардон, бухает и трахается. Причем не просто так трахается, а еще и с женщинами.
Собственно, значительная часть первой половины романа - это описание многочисленных любовниц Марины, коих было ровно двадцать девять штук. Очень, мнэ, смачное. И, что самое печальное, скучное и противное. Потому что Сорокин нифига не понимает в женщинах, а в женщинах-лесбиянках - тем более. И пишет так, как мужчины пишут соответствующее порно - со своего, чисто мужского взгляда. В итоге получается абсолютно недостоверно и очень грязно. Потому что женщины относятся друг к другу - в целом и в большинстве - совсем не так, как к ним относятся мужчины. Не потребительски. Донжуанские списки и "считание по головам" - это чисто мужская фишка, по-моему. То есть если смотреть на эту часть и, как бы сказать, пытаться поверить и проникнуться тем, что пишет Сорокин, получается фигня, потому что психологически это полная хрень с многочисленными передергиваниями и переигрываниями. Но, мне кажется, это и неправильный подход. Технически задача Сорокина - противопоставить два мира, из первой и второй частей романа. Первый - мир пресловутого "диссидентства", ненависти к Совку, пресловутой же половой свободы и тд. Второй - мир "мир-труд-мая", ура-патриотических работников советского завода, разговаривающих казенным языком советских газет. И, собственно, показать по итогам, что оба мира - феерическая хня. С выводом, конечно, трудно поспорить, но по-моему, это и так очевидно изначально, не нужно писать никаких романов.
Во второй части, как я уже говорила, та самая Марина внезапно попадает на классический советский завод из ура-патриотических фильмов, работает у станка, рисует стенгазеты и посещает лекции общества "Знание" о международной обстановке. Причем чем дальше, тем меньше в тексте остается смысла и тем больше концентрированного ура-патриотичного совка.
Мне вот интересно, кто-нибудь героически прочитал все последние 70-80 страниц текста, этот "монолог Молли Блум" по-советски? 80 страниц, в стиле советских газет описывающих ту самую международную обстановку, "империалистическую агрессию" в Никарагуа и всетакое. Я сломалась странице на двадцатой. Вторая часть романа, собственно, еще одно доказательство того, что Сорокину дано великолепное чувство слова, но совсем не дано чувства меры. Это как с "Очередью", только еще хуже. Ок, читатель уже понял, что ты адски крут и можешь в таком стиле написать еще несколько десятков страниц. Верим-верим. Остановись уже, пожалуйста.
"Москва" (как выяснилось, это все-таки не пьеса, а киносценарий) - самая бестолковая вещь из сборника. Увольте, но я вообще не способна понять, зачем это. Было смешно или остроумно? - ни разу. Пятьдесят страниц бессмысленного треша. Неумирающая тема про бандитов и их шлюх, в сторону которой уже не плюнул только ленивый. Ведь у Сорокина есть великолепные, очень остроумные, изумительно написанные пьесы. Очень *разные*, но из них не видела не одной настолько мейнстримной и скучной именно из-за своей мейнстримности.

@темы: сорокин

---

И.С. Конев "Сорок пятый"

Маршал Конев - фигура крайне неоднозначная и как человек, и как военный. На его счету и впечатляющие победы, и впечатляющие поражения. Жуков в 41 году спас его едва ли не от расстрела, а он спустя 15 лет голосовал за исключение Жукова из ЦК. И много еще всякого такого.
С другой стороны, в его мемуарах про 45 год нет никакой политики и почти не видно Конева-человека. Зато отлично описаны операции, которыми он руководил в качестве командующего 1 Украинского фронта: Висло-Одерская, Силезские, Берлинская и Пражская. Основная часть книги уделена, конечно, Берлинской операции, притом, что в принципе Берлин брал 1 Белорусский фронт Жукова, а Конев был, так сказать, на подхвате и выполнял ряд второстепенных задач.
Вообще из всех читанных мной военных мемуаров Конев, пожалуй, один из наиболее художественных, как ни странно. У него очень простой и очень легкий текст, он с одной стороны дает достаточно деталей, карт и тд, а с другой стороны - не перегружает (как некоторые любят на полстраницы перечислять номера и названия частей, которые участвовали в таком-то маневре). При этом у Конева, что очень ценно, описание операции в целом разбито на очень удачно подогнанные эпизоды, описывающие действия отдельных частей, конкретных командиров. При этом Конев очень четко говорит только про свой узкий участок фронта, происходящее конкретно с его войсками, не давая никакой общей картины боевых действий. В чем-то это очень хорошо, потому что за счет приближения, упоминания конкретных действий конкретных командиров и частей, а не описания всех операций по фронту в целом достигается именно художественный, а не исторический эффект.
Конев в своих описаниях деталей, взаимоотношений с другими командирами, "эпохальной" встрече на Эльбе с американским генералом как-то очень мило наивен, что ли. Создается впечатление, что его если и редактировали, то не особо меняя простой "разговорный" стиль человека, который не имеет к художественной литературе и искусству вообще никакого отношения. Получились местами такие очень простые, посконные и домотканые солдатские байки. После всего обилия чисто исторической литературы, отвлеченной, концентрирующейся на главном, анализирующей, это приятное разнообразие. Ничего особенного, но читается легко, быстро и интересно.

@темы: WWII

---

Бенедетто Кроче. Антология сочинений по философии: Логика философии, Экономика и этик

Борхес все время упоминает Кроче, и я решила посмотреть, что же это за зверь. Не мой зверь, определенно. Я просто не в состоянии уследить за полетом его мысли: Кроче думает быстрее, чем я читаю, и так перескакивает с места на места, что за ним не уследишь. Кому как, но это достоинство для поэта и нифига не достоинство для философа. В итоге от текстов у меня остались какие-то крайне обрывочные впечатления, и никакого представления об "общей идее".
Другое дело, что и пресловутой общей идеи у Кроче, я так понимаю, нету. Тот сборник, который у меня - это не единое авторское произведение, а подборка небольших статей и заметок разных лет, причем тематическая подборка сделана не автором, а переводчиком. Нет у Кроче сочинения под названием "Логика философии" и тем более нет в нем глав - это сделано переводчицей, видимо, для удобства. Мне лично было бы удобнее читать так, как писал автор, причем желательно в хронологическом порядке, но тут уж ничего не поделаешь.
Вообще на примере Кроче я испытала крайне интересный опыт капрала Детрита наоборот. Помните, у Пратчетта его заперли в каком-то месте, где очень холодно, а его кремневые мозги начинают все лучше проводить с понижением температуры. И вот температура падала, Детрит исписал все стены уравнениями происхождения вселенной, 42 и всетакое. Так вот, несколько дней я читала Кроче в метро, и текст проходил совершенно мимо меня, несмотря на то, что я даже предпринимала усилия. А потом внезапно свалилась с жесточайшим вирусом. Что делать человеку в таком состоянии - лежать и читать. Так вот, когда ртуть на градуснике переползла за отметку 39, я внезапно осознаю, что *понимаю* Кроче. Причем в этот момент он показался мне просто кристально ясным, элементарным. И тут я задумалась, может, дело не в том, что Кроче так быстро пишет, а в том, что я слишком быстро его читаю? Очень легко и гладко переведено, с забавными образами, текст сам ложится, ничего уж не поделаешь. Расскажу, что отложилась, даром что температура за неделю никуда не делась.

Логика философии. Это Гегель, один сплошной Гегель. Кроче вообще фанат Гегеля и потрясает им на каждом углу. У него есть даже сексуальные литературные фантазии на тему одиноких вечеров Гегеля (я не вру, между прочим, заметка называется "Неизвестная страница последних месяцев жизни Гегеля"). Ваша покорная, увы, на философию Гегеля разделяет точку зрения Шопенгауэра, включая ее непечатную часть. Так что нам с Кроче не по пути. "Философия не может быть ничем иным, как философией духа. Философия духа конкретным образом не была и не может быть ничем иным, как исторической мыслью, или историографией". Типичный и очень гегелевский пассаж. *Почему* не может? Что такое философия духа, и при чем тут, прости господи, историография?
Или вот, к примеру: "как говорил Данте, опорная нога - всегда внизу, а то, что двигается, носится в воздухе, страдая, стремится вверх. Если это перевести на язык философских терминов, то он хотел сказать о необратимости поступательного движения, что преодоление сделанного новым действием есть внутренний момент оппозиции, что диалектика мысли есть вообще диалектика реальности". Ололо, Данте переворачивается в гробу и робко дергает автора за рукав Определенно, он *не это* хотел сказать. Он вообще не понимает, что это значит.
Среди окологегелевской ерунде порой встречаются интересные наблюдения, с которыми нельзя не согласиться. Но они все скорее относятся к этике либо к бытовой мудрости, но не к философии-метафизике. Например, "Каждый писатель чувствует наступление момента, когда процесс брожения словно достигает нужного градуса, тогда начальные слова рождаются словно сами по себе, начала не было бы, не будь представления о целом, свернутом в клубок, нить которого дернута чьей-то рукой".
Куда больший интерес представляют более "этические" страницы Кроче, например, посвященные "Тарокки Мантеньи". "Подлинно художественное произведение провоцирует бесконечное множество догадок, каждую из которых жизнь переводит в разные ситуации". При этом Кроче одновременно критикует тех, кто склонен "вводить вторые смыслу туда, где им не место" - и сам тут же с радостью берется за толкование.
Уже упомянутый воображаемый одинокий вечер вечер из жизни Гегеля - на самом деле, неплохое переосмысление гегелевской философии, попытка переварить ее, скажем так. Увы, я недостаточно хорошо в ней разбираюсь и, более того, не хочу разбираться, чтобы внятно судить.

Экономика и этика начинается почему-то с рассуждений о законах и государство. Притом, что на момент жизни Кроче почти все основные специальные теории государства и права уже были вовсю разработаны (не считая нескольких малоинтересных позднейших) - он и не думает использовать наработки коллег, а начинает перетолковывать все по-своему, то есть в позиций этики, прежде всего. Выглядит весьма беспомощно. В частности, Кроче приходит к таким шокирующим и крайне полезным выводам, что "в любом государстве власть и свобода неотделимы". "Нет моральной жизни, если сначала не обустроена жизнь экономическая и политическая: сначала жить, говорили древние, а потом жить хорошо". Не помню, честно говоря, был ли Маслоу раньше или позже. Все, что говорится на тему экономики, так же слабо и размыто, аля кухоннная философия. А ведь в это время, на секундочку, одновременно с Кроче в Англии жил и писал Кейнс!
"Экономическая природа законов. Право" заставили меня читать, практически не отрывая фейспалм от лица. Это почище "философии права" Гегеля, там хотя бы было ничего непонятно. Здесь понятно, но ни к экономике, ни к праву не имеет никакого отношения. "Закон в собственном смысле есть волевой акт, предполагающим законченный другой волевой акт, упорядочивающий псеводопонятия и понятия классов". Ок, исполнение либо неисполнение закона есть волевой акт, никто не сомневается. Но если закон - сам по себе волевой акт, то чей же? Того самого "отечественного законодателя", которого всегда бонтонно ругают в научной литературе, видимо. Дальше хуже, потому что "этот волевой акт имеет в виде объекта сам дух, который существует постольку, поскольку желает и утверждает самого себя". Егор Федорович передает привет вашей крыше, в общем
Все, что хорошо у Кроче о праве, касается, строго говоря, этики, а не права. К примеру, от отрицает категорию естественных прав человека, крайне разумно замечая, что "перечни естественных прав являются либо тавтологиями, пустым повтором, что человек как дух имеет право развиваться как таковой, либо произвольной рационализацией исторических обстоятельств". Вот здесь согласна целиком и полностью, особенно во второй части)) Аналогично и к этическому смыслу закона: "Смысл закона - в векторе нашей воли от единичного поступка к общему, в понимании, что один акт есть элемент класса". Тут не поспоришь, но мне кажется, осознание себя частью общества и действия сообразно законам этого общества есть элемент скорее этический. А к праву как таковому это не имеет особого отношения, да и там, где имеет, уже давным давно разработано профессором Петражицким и иже с ним.

С другой стороны, Кроче знал, видимо, что от меня как от читателя не стоит ждать ничего хорошего, и заклеймил меня авансом. Ржала, когда увидела следующее: "Злорадство - удел недоразвитых душ, иногда среди них юристы и экономисты". Засим откланиваюсь.

@темы: кроче

---

Евгений Лукин "Катали мы ваше солнце"

Из всего до сих пор читанного у Лукина это - самая дурацкая вещь, определенно. Если вкратце, то это помесь "Многорукого бога Далайна" с Михаилом Успенским, причем из обоих авторов взято худшее, что в них было.
Из "Далайна" в романе - замкнутый мирок довольно жалких людей, этакая гипертрофированная российская глубинка из двух захудалых деревень, каждая из которых считает себя лучше другой. При этом героев абсолютно не волнует все, что находится за рамками их привычного маленького мирка - до такой степени не волнует либо они до такой степени тупы, что умудряются не замечать очевидные нестыковки между общепринятой картиной мира и фактической реальностью. Вообще эта "камерность", замкнутость повествования на крайне небольшом участке территории - очень неприятная вещь. То ли у меня клаустрофобия, то ли это здравый смысл говорит, но если почти физическое чувство стен вокруг напрягает читателя - непонятно, как оно не напрягает героев. Напротив, мне нравится думать, что Вселенная бесконечна и расширяется)) В маленьком мирке героев Лукина просцветает т.н. примитивный солярный культ. При этом то, что солнце на самом деле не огромный шар раскаленного газа, вокруг которого вращается земля, а небольшой светильничек, запускаемый в небо с катапульты, их не смущает. О катапульте и ее работниках, если так уж посмотреть, знает куча народу, включая власть предержащих. И крайне глупо то, что не знают до сих пор все остальные. Главное - совершенно неясно, зачем этот глупый обман.
В целом идея, на которой построена книга, выглядит феноменально глупо. Не буду говорить про правподобие - все-таки это фантастика, да еще и стебная. Но это не отменяет необходимость наличия хоть какой-нибудь завалящей идеи. Увы, оценить идею искусственного небольшого солнышка, которое каждый день в заданном регионе запускают мужики с катапульты, а никто и не замечает, я не могу.
Из Успенского в романе - бесконечный игрища с русским языком, словечками, именами, названиями. Точнее говоря, попытки игрищ. Потому что у Успенского это выглядело прекрасно и остроумно, и его текст запоминался буквально страницами, настолько он был хорош. Через текст Лукина надо продираться буквально с боем. И на каждой попытке автора "пошутить" с русским языком вспоминаешь сакраментальное "инда взопрели озимые". Да, вот примерно так это и выглядит. Попытка пошутить не зачтена, потому что не смешно, а, честно говоря, раздражает. Все-таки чтобы качественно делать такие вещи, надо обладать очень особыми талантами, которых в Лукина, видимо, нет. Выглядит как ученическая поделка, в которой ученик старательно использовал прием, которым знаменит мастер, но сделал это настолько бестолково, что стало значительно хуже, чем если бы прием не использовался вообще. И каждое повторение неудачной шутки делает еще хуже, потому что давно надоело.
Не понравилось ни на секунду, жаль.

@темы: лукин

---

Марсель Пруст "По направлению к Свану"

Не знаю, что и сказать про книгу, две части которой прошли абсолютно мимо меня и оставили ощущение стойкого удивления, почему автор вдруг попал в разряд мировых классиков, а третья настолько впечатлила, что я не могла заставить себя продолжать читать, спать не могла толком, мне физически было от нее плохо. В общем, третья часть оказалась потрясающей.
Что самое странное, Пруст пишет-то, по сути, одинаково. Очень-очень длинные периоды авторского текста с многочисленными отвлечениями, забеганиями назад, вперед, в сторону, флешбэками, какими-то совершенно не относящимися к сюжету сценами, причем не на несколько предложений, а на десяток страниц. И при этом нельзя сказать, чтобы он тяжело читался - напротив, я лично проглатывала это на лету. Слог легкий и очень плавный, поэтому не остается ни малейшего ощущения усилия, как, например, от Толстого. Притом не могу сказать, чтобы текст также доставлял удовольствие именно как текст - он глотается как манная каша, не оставляя за собой ощущения какой-то особо выдающейся стилистики, ритма, музыкальности и тд. Понимаю, что это зависит от перевода, конечно, но вряд ли переводчик увеличил длину фраз впятеро против оригинала.
В сухом остатке то, чем цепляет Пруст - та самая пресловутая психологичность, проникновение в такие глубины, в которых люди не то чтобы сами себе не признаются - которые они даже не осознают. И вот тут, должна признать, я не вижу ему равных авторов. Потому что все остальные знаменитые авторы-психологи, пишущие, например, про ощущения любви, на фоне Пруста выглядят как сочинители тупых комиксов. Да, и любимый мной Достоевский - ладно, пусть не тупых комиксов, но все же тут очень видно, где личные авторские тараканы, а где изучение *чужой* психологии, проникновение в то, что происходит в голове у другого человека.
Психологизм - это, конечно, необязательно интересно, зависит от того, к чему он применим. К примеру, "Комбре" с его неврастеничным героем-мальчиком, прокисающем в обществе взрослых людей, с матерью, которая усердно растравляет его Эдипов комплекс, и отцом, который, будучи нормальным человеком, никак не может осознать, что с ребенком, собственно, не так. Это очень натуральная ситуация и жизненная, на самом деле. Болезненная привязанность к матери, но не настолько, чтобы как-то повредить становлению личности и тд, а просто... бывает. Скука тихого провинциального городка, в котором все друг друга знают, бесконечные престарелые больные родственники, прогулки по одним и тем же дорожкам как единственное развлечение. Это скучно само по себе, и сколь бы достоверным не было изучение психологии, мыслей и чувств этого ребенка - оно не представляет интереса, потому что герой сам не представляет интереса. Его эмоциональная жизнь мне лично совершенно неинтересна, потому что неинтересна его жизнь реальная, пуста и скучна, и точно так же запертый мозг выдавливает из себя эмоции буквально на пустом месте, но этого все равно недостаточно, чтобы "сделать интересно". В "Именах стран", собственно, то же самое. Ну, детская влюбленность. Да, очень достоверно, да, очень точно. Но просто, банально и скучно, скучно.

А вот "Любовь Свана" - это совсем другое дело. Признаюсь, вначале мне показалось, что Сван со своей любовницей очень напоминают печальную пару Сомс-Ирэн. Но Голсуорси на фоне Пруста тоже выглядит, как комиксы, в том числе потому, что мы видим только внешнюю картину, действия, подчас переигранные, подчас нарочитые. У Пруста действия и события отходят на задний план по сравнению с эмоциями героев. И это абсолютно верно, потому что когда ты сильно влюблен, для тебя события по большому счету не играют особой роли как таковые - они только запускают "эмоциональные весы".
Вообще мне начинает казаться, что из всего, что я в принципе видела в художественной литературе на тему механики любви, на тему чувств, которые испытывают при этом, "Любовь Свана" - не только самое лучшая, но и единственно правильная вещь. Потому что честная в первую очередь. Это не шекспировская трагедия и не романтическая история из серии "любовь навеки", когда все просто, понятно и банально. Он любит ее, она любит его. Идеальный вариант, но в жизни так редко бывает, да еще чтобы это не вызывало ни малейших "колебаний воздуха" в процессе. В жизни обычно все очень неравновесно, и кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. Притом, что в любви как таковой на самом деле очень много ненависти и корысти, очень много совершенно негативных и неправильных с классической точки зрения чувств. Но они же сам есть! Вообще абсолютно все, что испытывал Сван на протяжении всего их романа с Одеттой, настолько достоверно, настолько жутко, что это с трудом можно читать - сразу вспоминаются аналогичные ситуации из собственной личной жизни. Даже не ситуации, они-то как раз могут быть разными, и мы вообще говорим о художественном вымысле. Вспоминается, что да, я испытывала то же самое. Почему любовь Свана характеризуется в первую очередь словом "тревога"? Да потому что очень сильная влюбленность и вызывает первым делом это ощущение, как бы сказать, непокоя. А если предмет любви не идеален (не в смысле сам по себе, а в отношениях с тобой), то тревога становится все сильнее. Также и со всеми остальными эмоциями, который испытывает Сван: раздражением, внезапными порывами нежности, ревностью, безнадежными попытками освободиться от этого чувства, которое буквально уничтожает его. Это все так знакомо.
Проблема не в том, что Сван любит с закрытыми глазами. Проблема как раз в том, что он любит с открытыми. В смысле, будучи взрослым неглупым человеком, прекрасно осознает и все недостатки Одетты, и ее, пардон, потаскушничество, и глупость, и мешанство, и то, что она его по сути использует. И при этом все равно ничего не может с собой поделать, ну потому что любит. Раз за разом прощает, решает "не раздражать" (там, где у него есть полное право, и доходит до совершенно нелепых с посторонней точки зрения ситуаций (я имею в виду эти просьбы Шарлю поехать к Одетте и поговорить о нем и тд). И при этом любовь Свана не возвышенная и благородная, а довольно таки эгоистичная, местами расчетливая, местами циничная. Не любовь Иисуса Христа ко всем людям, определенно. И при этом не на секунду не возникает сомнений в том, что именно в таком обличье, именно с такими "пятнами" это - огромное и потрясающее чувство. Тем более потрясающее своим несовершенством.
Чувствую, я на самом деле не объяснила, что в "Любви Свана" такого и почему она произвела на меня такое шокирующее своей правильностью впечатление. Но я четко ощущаю и знаю по всем собственным опытам, что любовь выглядит именно так, не розы и песни, а тревога плюс попытки любой ценой добиться своего, поступаясь при этом чем угодно, и приливы нежности, и "застенчивый шпионаж", и все то, чего нет у Шекспира, но есть у Пруста.

@темы: пруст

---

Даниэль Пеннак "Людоедское счастье"

Никогда раньше не слышала о таком авторе, и не услышала бы, если бы не Книжная рулетка, а зря. Автор презабавнейший. "Людоедское счастье" - образчик того черного юмора, который мне очень нравится: очень бытового, очень легкого, без высокомерия или натужности, отдающего настоящей теплотой и уютом, как ни странно.
Потом я вычитала, что это первый роман из довольно длинного цикла про главного героя, некоего Бенджамина Малоссена, француза лет этак 30, "главы" большой семьи братьев и сестер, которых нарожала его непутевая мамаша, который работает "козлом отпущения" в большом Магазине.
Что такое козел отпущения? - фигура библейская, натурально, и крайне забавная. Трудовая функция Малоссена, к примеру, заключается в том, чтобы принимать на себя гнев покупателей, пришедших в бюро претензий. Ужасно комическая работа по сути своей, если смотреть с одной стороны, и очень трагическая - с другой (а поставьте себя на место такого работника). Но этого мало, основной сюжет книжки - это, строго говоря, детектив. Потому что в Магазине начинают происходить таинственные взрывы, этакие точечные теракты, во время которых погибают всегда конкретные люди, но напуганы оказываются все вокруг.
Не то чтобы герой взялся расследовать взрывы - ни в коем случае, но он волею судеб оказывается втянут в историю как расследования, так и самих преступлений.
Помимо этого в жизни героя, как в жизни всякого человека, у которого есть семья, друзья и вообще что-то помимо Сюжета Романа, происходит куча всякой милой и замечательной ерунды. Младший ребенок рисует деда Мороза, который пожирает детишек ("Рождественский людоед"), одна сестра маниакально фотографирует все, что попадется ей на пути, вторая увлечена гороскопами и прочей мистической ерундой. Все они, а также друзья, коллеги и полицейские инспектора требуют его внимания/любви/заботы/денег, на худой конец. Это невозможно внятно описать. Это очаровательная, забавная и остроумная чехарда, которая отражает очень французский, как мне кажется, взгляд на жизнь: умение разглядеть неуловимую магию и очарование и в быте, и в ужасных вещах. Причем не сахарная "Амели", но нечто более саркастическое и остроумное.

@темы: пеннак

---

Нассим Николас Талеб "Черный лебедь"

В целом я не просто отрицательно, а с активной ненавистью отношусь ко всякого рода пособиям по бизнесу, лидерству и прочей лабуде а-ля Карнеги. Во-1, в основном это бессмысленная болтология. Во-2, переводные книги абсолютно неприменимы к российской действительности и нашему менталитету, и если вы начнете честно и буквально следовать советам Карнеги, вас в лучшем случае сочтут дураком, а в худшем - опасной сволочью, от которой неизвестно, чего можно ожидать.
С Талебом все слегка не так, потому что его крео все-таки чуть меньше приближено к популистским советам и чуть больше - к чистой экономике. Особенно радует тот факт, что сам автор является успешным в прошлом биржевым трейдером - значит, по крайней мере в этой области разбирается, потому что глупые и слабые люди там просто не выживают.
Собственно, крео Талеба - и не про то, как со всеми подружиться и заработать кучу денег. Скорее - это такая популистская критика классической теории вероятности, как ни странно это звучит. В целом Талеб говорит о том, что все экономисты и прочие прогнозисты, будь то трейдеры, социологи и тд. делают расчеты и "предсказывают будущее" опираясь на гауссиану и нормальное распределение. Между тем, на самом деле мир функционирует совсем не так и полон "Черных Лебедей" - внезапный событий, которые либо никто не ожидал, либо все неправильно оценивали их значимость. К таким относятся войны, экономические кризисы, изобретения, перевернувшие мир и тд. Обычно все подобные вещи, утверждает Талеб, не предсказывал никто буквально за короткое время до того, как они произошли - между тем такие события рушат к чертям все прогнозы.
Вот в целом и вся мораль книги. К чести автора, он рассматривает свою идею со всех сторон, с каких только возможно, включая, собственно, математические выкладки. Увы, тервер был единственным предметом из трех университетских курсов, который я прогуляла *целиком*, а поэтому оценить математическую адекватность не могу. С другой стороны, математика не является, собственно, в данной области изобретением Талеба - он использует работы Мандельброта, фрактальный метод, в частности. А это - уже признанная классика, и не моего ума подвергать ее сомнению.
С одной стороны, Талеб говорит о своей теме чуть больше, чем, наверное, следует, и периодически возникает ощущение, что он, по сути, ходит кругами. С другой, Талеб очень легко и интересно пишет, с юмором и без ненужного разливания воды, поэтому читать его приятно именно как процесс.

@темы: талеб