Начнем с традиционной пятиминутки ненависти про перевод: надо, действительно, быть Ильиным, чтобы вставить в название пресловутых незаконнорожденных, несмотря на пояснения самого Набокова на этот счет. В примечании Набоков пишет: "Термин "bend sinister" обозначает в геральдике полосу или черту, прочерченную слева (и по широко распространенному, но неверному убеждению обозначающую незаконность рождения). Выбор этого названия был попыткой создать представление о силуэте, изломанном отражением, об искажении в зеркале бытия, о сбившейся с пути жизни, о зловеще левеющем мире. Изъян же названия в том, что оно побуждает важного читателя, ищущего в книге "общие идеи" или "человеческое содержание" (что по преимуществу одно и то же), отыскивать их и в этом романе". Очень мило со стороны переводчика было не просто полениться покопаться в геральдике (как верно указала kate-kapella, незаконнорожденность обозначает схожий знак, называющийся baton sinister), но даже не послушать самого автора. Впрочем, как обычно
При этом роман действительно очень сложный, сложный по языку, потому что в нем игр со словами - как нигде. А еще и транслит с русского (нарочито не совсем точно переведенный), от вида которого у меня аж зубы сводит. Набоков в чем-то схож с Умберто Эко. У меня такое чувство, что Эко пишет свои романы, только чтобы создать себе своего рода "пространство для игры" со своими собственными знаниями об истории, скрытыми и явными цитатами и аллюзиями на исторические и культурные факты. Да, я знаю про "мне захотелось убить монаха", но ни на грош в это не верю Эти тексты - вовсе не для того, чтобы просто рассказать читателю историю, и не для того, чтобы заставить читателя внутренне переживать, духовно совершенствоваться и тд. Если угодно, романная форма - это только предлог, формат, позволяющий выложить все, что автору есть сказать про историю и культуру в игривой и загадочной манере.
Набоков во многих своих вещах, и в "Bend sinister" прежде всего идет по тому же пути. Использует текст как пространство для своей "игры в бисер", только если у Эко основной игры является история и культура, то у Набокова - язык и литература. Он играет в слова и играет в художественные приемы. Явственно наслаждаясь этой игрой (которую оценит далеко не каждый читатель) и не скрывая этого. Отсюда многочисленные игры со словами, смешения языков, повторяющиеся и зеркалящиеся тропы, отсюда сложная система взаимоотношения автора и персонажа и появление автора-Набокова в самом тексте, отсюда бесконечные цитаты и отсылки к другим литературным произведениям, легкое заигрывание с читателем и критиком. Помните "Адам Н. Eпилинтер, Есноп, Иллиной" или что-то подобное, все дивные комментарии к "Pale fire", ржаки над Джойсом в "Приглашении на казнь"?
Имхо-имхо, "Bend sinister" следует оценивать прежде всего как такую литературную игру, и уже потом как роман с сюжетом и психологией.
Но роман сложен и с точки зрения непосредственно содержания, сюжета и психологии. Казалось бы, имеем небольшое воображаемое государство, в котором недавно случилось революция и установился полицейский режим. Граждане государства, в том числе и наш герой, до сих пор не могут поверить, что вот эти жалкие придурки, которые еще вчера подавали им пальто, теперь ими правят и могут решать вопросы жизни и смерти. "Вот эти придурки" тоже, кажется, не до конца в это верят, учитывая, что периодически они возвращаются к своему раболепному тону и вообще выходят из роли. Но Набоков не был бы Набоковым, если бы история состояла именно в этом. Суть романа - вовсе не в соотношении государства и личности, не в "разоблачении тиранов", и новое государство вовсе не символизирует советскую Россию. Собственно, как и чудесная страна Зембла не символизирует никакую Россию. Все это - только декорации для внутренней очень личной и простой драмы героя и для игры автора на струнах языка. "Как и в случае моего "Приглашения на казнь", с которым эта книга имеет очевидное сходство - автоматическое сравнение Bend sinister с творениями Кафки или штамповками Оруэлла докажут лишь, что автомат не годится для чтения ни великого немецкого, ни посредственного английского авторов". Вот вам и приговор Набокова всем классическим трактовкам.
Но если брать за основу "Приглашение на казнь", то очевидно, что тема та же: независимость личности от всех этих довольно пошлых обстоятельств внешнего мира, таких как государство, власть, опасность и тд. Стоит только немного приподнять завесу текста и взглянуть на все с высоты автора - и сразу понятно, насколько это мелко. Это одна из тем, но не единственная. Вторая, как говорит сам Набоков - любовь к ребенку, простая, совершенно обыденная и естественная *всепоглощающая* любовь, про которую больше и сказать нечего. А еще - особый авторский взгляд, ощутимое присутствие автора в тексте как "бога из машины", в конце выступающего все громче. Я очень люблю грешным делом, когда Набоков-автор появляется в тексте: сразу становится не страшно. Здесь это тоже работает